Мое военное детство. Воспоминаниями о великой Отечественной войне делится ляхавічанін

Читатели “ЛВ” зрелого возраста хорошо помнят публикации журналиста Федора Лапаніка в районке 70-80-х годов прошлого века. Он возглавлял сельгасаддзел редакции и писал преимущественно о аграриев. Но не только – “грешил” стихами и художественной прозой. Позже даже поэтический сборник выпустил.

А в сегодняшнем номере Федор Максимович делится воспоминаниями о великой Отечественной, какой ее видел мальчишкой.

В первые дни войны

Как только стало известно о начале войны, жители нашей деревни Новые Фалічы, что на Старадарожчыне, не вышли в поле и на сенокос. Тревожная весть заставила их заняться совсем другими делами. Они закапывали в землю свои кубельцы с салом, военные фотографии, охотничьи ружья, плакаты. Много людей собралось на холме возле Глинище. Кто-то сообщил, что там скрывают харьковчанина.
—Сбегай, сынок, туда, посмотри, — сказала мне мама. — В нашем селе никто не проживал из Харькова, все у нас местные. Здесь что-то не то…
Я стремглав паімчаў на песчаный холм. Вокруг глубокой ямы стояли мужчины, несколько женщин и детей. В яме, поблескивая железными шипами колес, на малых оборотах тарахцеў трактор, на радиаторе которого значились крупные буквы ХТЗ. Он поступил в колхоз совсем недавно. Пожалуй, и сотни гектаров почвы не успел вспахать.
Вскоре сюда, на холм, приехал на коне председатель хозяйства Василий Петрович Жуковец. Поздоровавшись, сказал:
—Дорогие колхозники, вы уже знаете, какая беда пришла к нам. Но не отчаивайтесь. Фашистские оккупанты долго не продержатся на нашей земле. Выкурым их с позором. Все продовольственное зерно раздадим вам. Оставим только семенное рожь, ячмень. А трактарок, я твердо уверен, нам еще пригодится. Дождется своего хозяина. Правду говорю.
Председатель пахлопаў ладонью по плечу стаяўшага рядом коренастого в замасленым комбинезоне мужчину Бориса Тюрина. После этих слов женщины окружили трактор квяцістымі посцілкамі и все скопом начали засыпать землею.
На следующий день заведующий магазина Павел Сидорович Щербо по списку выдавал фалічанам бесплатно соль, мыло, спички, керосин и некоторые другие промышленные товары. Нас, мальчишек, угощал пряниками и конфетами.

Неожиданная находка

Время от времени в окрестностях села слышались выстрелы, рвались снаряды. Наши красноармейские части, отступая на восток, оказывали немецким оккупантам серьезное сопротивление. То тут, То там сбоку шоссе угорали подбитые вражеские танки, машины, бронетранспортеры и другая техника. Родители категорически запретили мне ходить в лес. Но разве можно усидеть дома, когда на лесных полянках земляники созрели. Однажды, когда взрослые ушли окучивать картошку, я направил его в урочище Денисов берег. Через сколько минут моя конаўка наполнилась ароматными ягодами. Собрался уже идти домой, как вдруг услышал хрип лошади. Он силился подняться с земли, но задние окровавлены ноги подкашивались, и конь падал. Поблизости под кустом кустом лежал человек в военной форме. Услышав мои шаги, лязгнул затвором винтовки. Однако, увидел, что перед ним человечек “от горшка паўвяршка”, и позвал к себе. Это был ранен в плечо кавалерист.
В вечерних сумерках отец, пераапрануўшы его в штатское, отвел на свой хутор в сарай. Более двух недель он находился здесь. В очередной раз, когда я принес ему хлеб и кое-что до хлеба, военнослужащего на месте не застал. Между бревен в щели ветер хістаў бумажку. Дома сестра Алена читала: “Спасибо вам, Максим Иванович, за заботу, сопряжённую с большим для вас риском. Рана моя зажила. Буду пробираться к своим. Надеюсь, что мы еще с вами обязательно встретимся. Лейтенант П. Киреев”.

Дом, охваченная пламенем

Видимо с полгода в Новых Фалічах царили спокойствие и тишина. Ни выстрелов, ни взрывов, ни окриков, ни плача. Только из лесного урочища Березники иногда доносился приглушенный гул двигателей. И по шоссе в сторону Бобруйска неслись днем и ночью “тигры” и “пантеры”. И вот солнечным летним днем с песчаного холма сползли в деревню два пятнистые фургоны и остановились у крайних хат. Вдруг в вышине пронзительно заскуголіла сигнальная ракета и упала на соломенную крышу дома дяди Антона. Пламя в один момент зашугала во всю мощь, угрожая перекинуться на соседние дома и пристройки. Люди с ведрами бросились тушить пожар. На это и рассчитывали оккупанты. Они хватали юношей, девушек и молодых мужчин и запихивали их в фургоны. В эту “ловушку” попали мой старший брат Михаил и два его сверстники Вася Лаўрук и Анатолий Филипеня. Всех тушыльшчыкаў пожара отвезли в Слуцк, где формировался состав для отправки людей в Германию на принудительные работы. С железнодорожной станции и дали деру ребята, все трое. Понимая, что их могут искать у родных и близких, они нашли временный приют на дальнем болоте в стогах сена. Я знал, в каком стогу “поселился” брат. Приносил ему яда, чистое белье, табак, спички.
Как-то раз мы с братом сидели в стогу, с хрустом жевали яблоки. Вдруг услышали чьи-то шаги. Через минуту между лазовых прутков, которыми крепились внутренние стены стога, чуть не ўтыркнуўшыся в мою сторону, продвинулись зубы железных вил. Раздался мужской голос:
– Ну что там у тебя, Тит? Можно подъезжать?
– Не нужно. Не сено здесь, а одно гнилье да пацяруха.
Сказал и попросил у напарника спичек, чтобы поджечь стог. Я сжался в клубок. Лицо Миши стало бледным, как бумага. Кричать, выпрыгивать на волю не решились: что-то сдерживало нас. К счастью, не загорелся стог. Видимо, был влажный. Повозка быстро загрукатала колесами по шатким настилу гати, раздался винтовочный выстрел. Мы выползли из логова. У стога лежали обрывки немецкой газеты, пачку от сигарет. Позже стало известно, что это были полицейские.

Путь до партизан

Посовещавшись, ребята-односельчане начали искать дорогу до партизан. Уже тогда, на первом году войны, на Старадарожчыне действовал партизанский отряд, командиром которого был главный врач района Петр Никифорович Шуба. Через связного Ивана Даниловича Протасевича им удалось попасть в этот отряд, на счету которого было уже несколько подорванных шоссейных и железнодорожных мостов, составов с оружием. После соответствующих проверок все трое – Михаил, Василий и Анатолий – влились в отряд народных мстителей.
Глубокой осенней ночью 42-го года в оконную окно негромко постучали.
– Открой, мама, это я, Миша.
На прыпечку загорелась газоўка. В дом вошел Михаил и с ним еще трое партизан. В теплых куртках и кубанках с красными лентами. Все с автоматами – посылка с Большой Земли. Задернув посцілкамі окна, мать насыпала в миску вареную картошку, нарезала маленькими кусочками сало, огурцы. Сказала, будто оправдываясь, что нет больше никаких сладостей. Из дальнейшей беседы мы впервые за все время войны узнали о том, что наши войска не только не пустили врага в Москву, а и отбросили от ее неприятелей на многие десятки километров, и что партизаны также успешно действуют в тылу врага. Было радостно от этой доброй вести.
А я похвастался, что у деревни Каваличи, куда мы ходили однажды с другом до сбитого самолета, нашли целую кучу патронов, две гранаты и дзесяцізарадную винтовку с перебитым примером.
— Припрячь, — попросил брат. — При первой возможности заберу. Оружие нам понадобится – отряд все время пополняется новыми людьми.
В ту ночь мне не спалось. Думал про завтрашний поход до сбитого самолета и новые трофеи. Однако, осуществить задуманное не пришлось. Назавтра с самого утра в деревню снова нечистая сила пригнала карателей. Незваные гости вместе со старостой ворвались в дом. Злые, озверевшие. Староста ввел им в уши, что Михаил где-то скрывается от немецких властей. Долговязый белобрысый офицер нервно топает от порога к столу, постукивает нагайкой по голенищам его сапог, говорит на ломаном русском языке, что если сын завтра не явится в комендатуру, то вся семья будет расстреляна. Мать отчаянно и растерянно копается в сундуке и ящике стола, ператрэсае различные квитанции и не может найти нужную бумажку. Наконец находит и дрожащими руками подает ее немцу. Тот долго держит справку перед очками, по слогам читает: Лапаник Михаил Максимович добровольно отправлен в Германию на военный завод. Внизу справки стоял четкий подпись бургомистра с печатью. Офицер резко повернулся к старосте и наотмашь влепил ему пощечину за заблуждение. Когда за ними закрылась дверь, вся наша семья с облегчением вздохнула. Взрослые и малыши стали перед иконой и перекрестились. На этот раз мама аккуратно обволокло справку платком и положила ее на дно сундука отдельно от других бумаг. Если найдется еще один предатель, то будет чем отвести беду.

Смертельная “рама”

Как-то раз июльским утром ко мне пришли друзья Коля Дубовик, Леня Балоцька и Толик Загорский, спросили, пойду ли я с ними и братьями Володей и Сашей Лапанікамі в лес по грибы. Мама строго сказала, что не пойду, поскольку я еще хорошо не очухался от тифа. Дружки направились в лес без меня.
Начало уже клониться к вечерних сумерек, а грибников не было. Встревоженные родители, вооружившись факелами, отправились в поиски. Первым увидели Колю Дубовика. Он лежал возле пня с зажатым в руке грибом. Замертво. В нескольких шагах от него лежали остальные четверо мальчиков. Также мертвы. То здесь, то там валялись, как отрубленные топором, зеленые ветки и вершины деревьев. Выяснилось, что над этим лесным массивом днем ястреба кружилась немецкая “рама” — самолет-разведчик. Он и принял ребят за партизан…

Их с собой не взяли

В последние дни июня 44-го года со стороны Бобруйска доносился гром канонады. В ночном небе ни на минуту не пропадал отблеск пожара. Передовые части нашей армии выбивали оккупантов из города и его окрестностей. Долгожданное освобождение приближалась. Это чувствовалось и в поведении полицаев, которых настигло в деревню откуда-то. Теперь они шлялись по улицам с низко опущенными головами. Где только делись их воинственность, презрительные отношения к местному населению. Еще через сколько времени полицаи зашевелились, забегали по деревне. Хозяева, которым они служили, пообещали взять их под свое крыло. Теперь надо было добраться как-нибудь до Слуцка. Нашли для этого несколько подвод. На второй день, вернувшись из обоза, мужчины рассказывали, что немцы не взяли с собой своих помощников…
Осенью того же 44-го года брат Михаил, изменив партизанскую куртку на военный шинель, пошел на фронт, а я с такими же, как сам, переростками, впервые переступил порог школы.
Федор ЛАПАНИК,
ветеран журналистики.